Жан Ануй - Нас обвенчает прилив… [Ромео и Жанетта]
Юлия. Уверяю тебя, Люсьен, что от твоих шуток никому не смешно.
Люсьен. Тут не до смеха! Здесь никому не смешно! Посмотри на отца!
Отец (он, кажется, потерял свою невозмутимость). Хладнокровие! Больше хладнокровия! Нельзя ли это оживить? Сделать искусственное дыхание?
Люсьен. Слишком поздно, его кровь пролилась! Я вижу, как течет кровь Леона! Леон погиб от недостойной руки. И мы здесь, как античный хор, беспощадны, бледны, безмолвны…
Мать. Заставьте его замолчать, этого сумасшедшего!
Люсьен (возглашает, взобравшись на диван и выпрямившись во весь рост). Слишком поздно, мадам, слишком поздно! Тучи сгущаются над нами. Слушайте! Я слышу — скрипит калитка, сосновые иглы стонут под ногами. Рок через минуту обрушится на этот дом. Говорю вам, он падает на наши головы, дети мои, что-то мне подсказывает — он неминуемо должен покарать всех нас.
В глубине сцены появляется Жанетта. Увидев цыпленка в руках незнакомки, она замирает. Все смотрят на нее, но она смотрит только на цыпленка. В наступившем молчании слышно, как бормочет Люсьен.
Люсьен. Так и есть. Он грядет…
Жанетта смотрит на незнакомую женщину. Неожиданно идет к ней.
Отец (сдавленным голосом). Дочурка, будь вежлива!
Жанетта вырывает цыпленка. Прижимает его к себе, стиснув зубы. На нее страшно смотреть. Еле слышным голосом она говорит, как во сне.
Жанетта. Кто она, эта? Что она здесь делает в фартуке на брюхе, с окровавленными руками?
Отец. Я все тебе объясню, девочка; это ужасное недоразумение.
Жанетта. Кто она такая? Кто эта добродетель с окровавленными руками?
Отец. Я все тебе объясню, девочка; это ужасное недоразумение.
Жанетта. Кто это такая? Вся в черном, пучеглазая, низколобая? Кто ее сюда приволок, эту мадам? Вдовья шляпа, серьги, кольцо?… Сама добродетель — с руками убийцы!
Юлия (бросившись к ней.) Жанетта, я тебе запрещаю! Это мать моего жениха!
Жанетта (не переставая смотреть на Мать.) А! Это мать твоего жениха? А! Ты мне запрещаешь? Запретила ли ты ей трогать моего петушка?
Юлия (кричит.) Кто виноват, что здесь ничего не было на завтрак?
Жанетта (не взглянув на нее.) Есть банки с горошком, сардины. Я велела отцу купить в лавке.
Отец (изображая удивление.) Мне? Ты сказала мне? На какие деньги?
Жанетта (продолжает, не слушая его.) Но твою свекровь необходимо было вкусно накормить ради чести семьи. Ей нужно было поблаженствовать за кофеем, чтобы она могла сыто рыгать в свой корсет. Вот это называется гостеприимством! Вот она и побежала за ним с ножом, а вы позволили! (Поворачивается к отцу, как разъяренная фурия.) И ты ее не остановил, ты!.. Какой же ты подлый! Я вижу тебя, как ты изгибаешься: «Конечно, мадам, конечно!» А он тебя знал, он сидел у тебя на плече, ел из твоих рук!
Отец. Я был здесь на диване. Я ничего не слышал. Я курил…
Жанетта (прижимая к себе цыпленка). Желаю вам всем сдохнуть, как он, призренными в один прекрасный вечер в постели! И бояться так, как он боялся.
Юлия. Жанетта! Довольно глупостей, замолчи!
Отец (матери). Простите ее. Она еще дитя. Душа у нее прекрасная. Все дело в том, чтобы познакомиться с ней поближе…
Мать. Познакомиться? Благодарю. Уже! (развязывает передник.) Милая Юлия, я, наконец, поверила, что вы были правы. Мы могли бы обойтись без знакомства с вашей семьей. Фредерик, пойдем. Мы уезжаем.
Уходит на кухню. Отец бежит за ней крича.
Отец. А завтрак? Спокойствие, сватьюшка, спокойствие… Ведь мы же собирались, в конце концов, сесть за стол…
Мать (выходя). Благодарю! Мы позавтракаем дома. У нас можно резать цыплят.
Отец наблюдает ее уход с жестом отчаяния.
Юлия (Жанетте, прежде чем последовать за гостьей). Я тебя ненавижу!
Отец (Жанетте, вне себя). Цыпленок! В конце концов, это только цыпленок, как и все другие, проклятая сумасшедшая! Дело не меняется от того, что ты назвала его Леоном! Он был очарователен, это не подлежит сомнению, но мы все очаровательны, что не помешает нам сдохнуть в один прекрасный день!
Он тоже выходит. Остается только неподвижная Жанетта, прижимающая к себе цыпленка, Люсьен, по-прежнему стоящий во весь рост на диване, и Фредерик, не отрывающий взгляда от Жанетты с того момента, как она вошла. После всего этого шума наступило молчание. Фредерик говорит неожиданно ласково, не трогаясь с места.
Фредерик. Прошу вас, простите. (Жанетта взглядывает на него, он слегка улыбается). Ваш отец прав: все мы смертны. Его могло бы раздавить повозкой или автомобилем.
Жанетта. Раздавить — это не то! Я уверена, что он испугался, я уверена, когда он увидел нож, то все понял. Он был такой умница!..
Фредерик (серьезно). Может быть, он не успел как следует понять, что она собиралась с ним сделать?
Жанетта (мрачно). Нет. Я уверена, что он почувствовал смерть. Точно это его вина, что завтрак не был готов. Он только и знал, что копошиться в траве, спокойно искать червячков, боялся разве что ветра, играющего тенью. Ах, утроба! Подлая их утроба, как они ею заняты. (Отодвинувшись немного, смотрит на Фредерика.) Но кто вы? Вас я тоже не знаю…
Фредерик. Жених Юлии.
Жанетта (смотрит недоверчиво). А-а! Значит, вы сын той?
Фредерик. Да. Но не будьте несправедливой — это не моя вина.
Жанетта (смотрит на цыпленка, печально). Бедный Леон. Ему так хотелось вырасти большим воинственным петухом. Настоящим петухом с большим красным гребнем, и поднимать всех утром своим пением.
Фредерик (мягко.) Вы никогда не едите цыплят?
Жанетта (опускает голову.) Ем. Только незнакомых цыплят. Но я знаю, что это тоже несправедливо. Я пробовала перестать есть мясо. Не смогла. Уж очень хочется.
Фредерик. Тогда вы тоже не виноваты.
Жанетта (качает головой, мрачно). Нет. Когда я состарюсь и буду думать, как другие, я знаю, что тоже скажу, что никто ни в чем не виноват. Хорошо, наверное, сразу вдруг все понять, все простить и ничем не возмущаться. Не находите ли вы, что очень долго ждать, пока состаришься?
Фредерик (улыбаясь). Достаточно иметь немного терпения.
Жанетта. Я не люблю терпеть. Я не люблю смиряться и соглашаться. Моя сестра много вам про меня наговорила?
Фредерик (улыбается). Да. Достаточно.
Жанетта. Ну, все так и есть. И я еще хуже. И во всем сама виновата. Вам, наверное, объяснили, что я — позор семьи? Я та, которая делает все, что делать не полагается. Меня следует ненавидеть!
Фредерик (улыбается). Я знаю.
Жанетта. И нечего мне улыбаться, как ребенку, и думать, что мне нужно снисхождение. Я не люблю сантиментов и хныканья. Вы правы. Если я ем других цыплят, почему не съесть этого, раз он умер? Потому, что я его любила? Слишком глупо. Верну его обжоре. (Направляется к кухне, крича). Нате, женщины, вот он, ваш цыпленок! Ощипайте его и сварите, если хотите!
Она исчезает. Фредерик поворачивается к Люсьену, который за все время этой сцены не сдвинулся с места, сохраняя двусмысленную улыбку, и говорит голосом, который безуспешно пытается сделать шутливым.
Фредерик. Удивительная девушка!
Люсьен (смотрит на него мгновение, ни говоря ни слова, и роняет с улыбкой, сходя со своего дивана). Да. Она еще вас и не так вас удивит!
Фредерик смотрит на него, удивленный его тоном.
Второй акт
Та же декорация, что и в первом акте, но комната уже прибрана. Вечереет. В комнате сгущаются сумерки. В глубине освещенной кухни лихорадочно суетятся Мать и Юлия, занятые уборкой. Отец дремлет в кресле с потухшей сигарой в руке.
Фредерик и Жанетта сидят далеко друг от друга по разные стороны наполовину прибранного стола. У окна видна тень — там, прислонясь к стене, стоит Люсьен, погруженный в созерцание надвигающейся ночи.
Неожиданно отец громко всхрапывает, но замолкает, как только Люсьен принимается яростно свистеть сигнал казарменной побудки. Фредерик и Жанетта, не спускавшие друг с друга глаз, взглядывают на отца, опять смотрят друг на друга и впервые улыбаются.